Поэт И Прозаик Анатолий Игнатьевич Никаноркин

Анатолий Игнатьевич Никаноркин был довольно известным крымским прозаиком и поэтом. Он родился 21 октября 1921 года в поселке Енакиево Донецкой области на Донбассе (с 1925 года город Енакиево) в семье Игнатия Андреевича Никаноркина и Марфы Михайловны Никаноркиной (урожденной Левенко).

Рассказать тебе о Донбассе?
Представляешь: Равнины, дым,
Над поселками шумно гаснет
Солнце, красное от руды.

Его отец Игнатий Никаноркин был металлургом на Петровском заводе г.Енакиево. После открытия в 1858 году Софиевского каменноугольного рудника началось строительство чугуноплавильного Петровского завода, названного в честь Петра I. В результате разрухи после Первой Мировой и Гражданской войн завод был единственным, который выпускал сталь.

Ты из шахтерского рода,
Ведаешь,
Сколько в пути
Выбросить нужно породы,
Чтобы до угля дойти.

Дед Анатолия Никаноркина по маме, Михаил Левенко, был каменщиком.

«Побродить бы так, как бродил в детстве с дедушкой, обежать беззаботно, легко, как кораблики, которые он не вырезал из коры, а я пускал после ливня в ручьях, дедушки нет уже в живых. Умер он за год перед войной. На Веровском кладбище, недалеко от синего террикона, аленький холмик. Мой дед был каменщиком. Золотые руки. На работу ездил за семь километров, на шахту, хотя мог свободно работать в городке. Привык - сорок лет на одной шахте. По воскресеньям, после бани, дед приходил к нам в гости. Небольшого роста, бородка будто присыпана кирпичной пылью. Дед - чаевник. К его приходу кипел на плитке медный цыганский чайник. Заварку он приносил с собой в специальной жестяной коробочке-сундучке с ключиком».

Детство Анатолия прошло на Донбассе. Дом, в котором он родился, стоял недалеко от железной дороги. У дома росло старое дерево шелковицы, во дворе овчарка Ральфа, а вокруг пейзаж из заводских труб и множества терриконов на горизонте донецких степей.

«Хочется о чем-то вспомнить, и никак не вспомню. Полудрема. Наплывает. Уплывает... Донбасс... «Калачики, калачики, зеленая трава». Почему калачики? Шелковица! Мое дерево под окном. Паровозы. И мамин голос... Нет, бабушкин. Она по-украински кличет: Ивасику-Телесику, приплинь, приплинь до бережка!»

Домашний быт был свойственным для обыкновенной рабочей семьи.

«Отец приходит с завода поздно. В защитной прокуренной гимнастерке, усталый.
Садимся за стол. Мать ставит прошлогоднюю сливовую наливку».

Детским увлечением Анатолия было рисование, склонность к которому проявляли почти все в семье Никаноркиных. Его родной брат Владимир всегда мечтал стать художником. Эту мечту переняла и воплотила в жизнь дочь Анатолия Игнатьевича, Майя. Ее художественный талант был очевиден.

«Кто в детстве не увлекался рисованием? Для меня мир красок приоткрыл мой брат. Он мечтал стать художником и занимался в студии при заводском клубе.
Как-то он принес репродукцию с незнакомой картины. Река, парусные барки. На берегу горит костер, наверное, рыбаки варят уху. Простым карандашом - репродукция была не цветная - я перерисовал ее, лишь костер сделал красным. Через много лет в ленинградском музее я увидел оригинал».

Родной Донбасс был для Никаноркина колыбелью его литературных проявлений. Здесь, среди бескрайних степей, ум писателя наполнялся впечатлениями от окружающей дествительности, в которой виделась особая красота и таинственность в сочетании с ощутимой свободой без границ пространства вокруг. Позднее Никаноркин напишет целый цикл стихотворений о родном крае. Кстати, первое знакомство с поэзией произошло именно на Донбассе через творчество поэта Владимира Луговского.

«Произошло это в тридцать пятом или тридцать шестом году. Небольшой донецкий городок. Заводской клуб. В клубе выступает приезжий чтец-декламатор. Мы пришли на концерт всем классом».

Окончив школу, в 1939 году Анатолий поступает в Ростовский медицинский институт. Изначально он хотел держать экзамены в Ленинградский кораблестроительный институт (сегодня Санкт-Петербургский государственный морской технический университет), но вскоре передумал.

«Мама очень хотела, чтобы в нашей семье был врач. Почти все ее товарищи из коммерческого училища стали медиками. Один из них работал в нашем донецком городке хирургом».

С началом Великой Отечественной войны в 1941 году институт был эвакуирован за Каспий в Махачкалу. По дороге Никаноркину довелось побывать в доме, который помнил поэта Тараса Шевченко. Десять ссыльных лет томился знаменитый украинский поэт в Оренбургском крае за эпиграмму на саму императрицу.

«Я случайно отстал от эшелона и затем, догоняя его, блуждая, попал в поселок, бывший форт, в котором когда-то томился Шевченко».

В Махачкале Никаноркин впервые пробует писать стихи. Посещает литобъединение, которым руководил прозаик Магомед Хуршилов.
С первыми днями войны из-за нависшей угрозы все основные предприятия Донбасса были эвакуированы на Урал. 1 ноября 1941 года Енакиево был захвачен немецко-фашистскими войсками.

Проклятый год, проклятый день!
Я помню цвет червонный зарева,
И запах тола, запах гари,
И черную людскую тень.

Из родного города все близкие родственники Анатолия (отец, мать, брат) эвакуировались в город Кувшу Свердловской области.

«Когда они эвакуировались на Урал, несколько месяцев на одной картошке сидели. Вовка тогда еще не работал и, чтобы не хотелось есть, уходил в кино и смотрел три-четыре сеанса подряд. Эх, отец! В письмах ты мне все: «Урал кует победу» - и ни¬когда ни слова о трудностях».

Из письма матери сыну Анатолию: «У нас в Кушве зима. Снегу навалило по пояс. Мороз такой, что воробьи падают на лету. А из леса по ночам слышно, как воют волки…».

В Кувше мать Анатолия Игнатьевича работала подсобницей в заводской столовой «…топит печи, колет дрова, моет котлы, и еще на заводском паровозике, на платформе, развозит в термосах обеды по цехам». Брат Владимир был на тот момент учеником электрика и работал в транспортном цехе в ночную смену.

Когда 3 сентября 1943 года Енакиево освободили, отец перебирается на Донбасс и вновь начинает работать на Петровском заводе. Во время оккупации немцами был убит дядя Анатолия.

«Отец пишет: немцы зверски убили дядю Павлушу. До войны мы жили вместе, в одном дворе. Павлуша - это муж маминой сестры. Он работал на Софиевском руднике крепильщиком. Силища необыкновенная - мог поднять телеграфный столб. Он остался в Енакиево по заданию горкома партии. Сосед выдал... Бухгалтер, такой тихонький. С его сыном Жоркой я еще дружил... Так вот, при немцах этот тихонький бухгалтер - можно ли было подумать - стал помощником бургомистра. У дяди Павлуши при обыске нашли гранаты, винтовки... Его жестоко били в гестапо... Колонну арестованных гнали мимо нашего дома. Ленка, его дочь, выбежала передать хлеба немного, а немцы прикладами... Дядю Павлушу вначале загнали в лагерь под Горловкой, а потом живым бросили в шурф...»

Война многое изменила в жизни Никаноркина. Последний раз, перед тем, как попасть на фронт, он был у родных в августе 1941 года. Война уже шла - ситуация была напряженной.

«Приехал с Дона, из колхоза, крепкий, черный, как сапог,- студенты помогали убирать хлеб, я работал на лобогрейке. Брат, семиклассник Вовка, ахает: - Вот так мускулы... А ну, сожми бицепсы. Вовка выкладывает все новости: он тоже был с классом в подсобном хозяйстве села Корсунь - колоски хлебные собирали; теперь в поселке проводят сбор бутылок для зажигательных смесей; в их школе - госпиталь; еще, он, Вовка, состоит в агитбригаде при Дворце культуры. Мама старается - я пробуду всего неделю,- хочет, чтобы в доме хоть чуточку было так, как до войны. Гардины кружевные повесила. Готовит мой любимый фаршированный перец, абрикосового варенья накладывает полную вазу - «Ешь, сынок, ешь». Или: «Спи, лежи подольше».

Фронтовые военные годы не обошли стороной молодого студента-хирурга. В начале 1943 года его и других выпускников мединститута направляют на Кавказ. Никаноркина определяют в 43 военно-морской госпиталь в городе Геленджике.

«…мы с товарищем, всем еще необстрелянные медики, на попутной машине добрались до Геленджика. Ночевать остановились в небольшой казарме у моряков. Меня определили в гангренозное отделение. Госпиталь занимает территорию бывшего санатория. Большой корпус, поврежденные колонны. Аллеи запущенного парка с сиротливыми псовыми статуями спускаются к обрыву над морем. Гангренозное отделение находится в глубине парка, в двух похожих на карусель палатках - они забиты ранеными до отказа».

В 1942-1943 годах Геленджик был прифронтовым городом. Отсюда шло боевое обеспечение военных операций под Новороссийском, на легендарной Малой земле. Здесь был сформирован основной морской десант для освобождения Новороссийска в сентябре 1943 года. В этот период времени Геленджик был базой материального обеспечения битвы за Новороссийск.

Таким увидел и описал Никаноркин будущий город-курорт 70 лет назад: «Иногда все-таки выбираемся в городок. Даже, несмотря на частые бомбежки, он уютен и пахнет не толом-порохом, а перезрелым виноградом. На улочках старые могучие платаны с густой тенью, речушка, лермонтовский мостик. Как страж высится рыжеватый, в лесах, Мархотский хребет. С Гореловым идем к врезающейся в море низкой косе - Тонкому мысу. Недалеко от корпусов довоенного светского санатория - деревянная пристань. Порывы норд-оста доходят и в бухту. Море зеленеющее, в гребнях. У причалов, тесно прижавшись друг к дружке, покачиваются, словно маятники, бронекатера, охотники и еще какие-то незнакомые суденышки, похожие на утюги, чуть приподнятые над водой».

В сентябре 1943 года Никаноркина направляют на распределительный пункт под городом Новороссийск. В это время Советским войсками проводилась Новороссийско-Таманская десантная операция. Целью операции было окончательное освобождение всего Таманского полуострова от 17-ой немецко-румынской армии противника.

«В 20.00 мы поднимаемся на Кабардинское шоссе, которое противник держит под неуемным орудийным обстрелом. Проскочим или не проскочим?..»

Еще 4 февраля, южнее Новороссийска, в район Мысхако высадился десант моряков численностью 274 человека, захвативший плацдарм (впоследствии «Малая земля»), который удерживался 225 дней, до полного освобождения города 16 сентября 1943 года.

«Глубокой ночью въезжаем в Новороссийск. Над городом стоит зарево и дым затухающих пожаров. Бухта в темно-красных, рудо-желтых бликах. Где-то бухают пушки. Из темноты вырываются громады обрывистых стал, у подножия развалины заводских корпусов. Сюда до войны ездил в командировки мой отец. Отгружал в Донбассе цемент. Добираемся в нужный нам район поселка Мефодиевского — он за северо-восточной чертой города».

…Когда у бурного пролива
Мы начинали бой за Крым
И над волною черной гривой
Метался наступленья дым

После ликвидации немецкого плацдарма на Тамани готовилась следующая военная операция. В историю Великой Отечественной она вошла под названием Керченско-Эльтигенская. Операция началась 31 октября 1943 года и продолжалась до 11 декабря. Особенно ожесточённые бои развернулись в районе Эльтигена, когда десант 18-й армии, подвергаясь непрерывным атакам противника с суши и с воздуха, был оттеснён к морю и удерживал территорию в 4 км. В ходе этой крупнейшей десантной операции не удалось освободить Керченский полуостров, но захваченный ценой многих жизней плацдарм был использован при дальнейшем освобождении Крыма.

Так я узнал
Цену терпенья,
И, если трудно мне подчас, -
Я вспомню
Ночи Эльтигена,
Сильнее стану во сто раз!

«Шумит бурный Керченский пролив, шумит. Осенние штормы напоминают о десантных ночах. Я был в одном из самых дерзких десантов на «Огненную землю» под Керчью в 1943 году. Сорок дней и сорок ночей в условиях полной блокады стояли десантники насмерть. А потом совершили почти невозможное - прорвав окружение, прошли по вражеским тылам и заняли ключевую высоту над Керчью - Митридат».

События этой сложнейшей операции позднее войдут в сюжет самого заметного произведения Никаноркина: повесть «Сорок дней, сорок ночей».

«Эта книга — не хроника эльтигенского десанта. Я написал только то, что сам видел и пережил. Поле моего зрения часто ограничено операционной медсанбата. Во всем рассказанном нет уклонений от правды, хотя названия воинских частей, имена героев изменены. Повесть посвящаю моим боевым товарищам».

Повесть вошла в замечательный сборник писателя под названием «Чайки над Эльтигеном». В него Никаноркин включил очерки об известных врачах (А.А.Бобров, П.В.Изергин, Н.И.Пирогов), литераторах (А.П.Чехов, В.А.Луговской, Леся Украинка, А.С.Грин), художниках (К.А.Васильев, В.К.Яновский), а также ряд краеведческих работ о Крыме и его истории.

О керченском сражении, в котором принимал участие Анатолий Игнатьевич, прекрасное стихотворение написала его внучка, поэт Ника Турбина, которое называется «Погибшим в 1943 году в Эльтигене».

Я слышу голоса больные,
Глухие, всем ненужные, чужие.
Я вижу руки, в страхе вскинутые,
И лица, в боли опрокинутые.
На дне лежат они морском,
И медленно над ними
День угасает.
Его не видно за толщей вод.
Они кричат,
Но голос их так глух в воде,
Что слышен только гул прибоя,
И болью их наполнен воздух.
И берег мертв.
Трава и камни от страха
Все оцепенели,
Боятся волн они,
В которых мольба о помощи
И мука в морских глазах.
И будет вечно так плакать море,
Просить пощады для всех погибших.
И будет берег, дрожа от страха,
Молчать, отбросив стоны в море.

Весной 1944 года госпиталь, где служил врачом Анатолий Никаноркин, перебросили с Тамани в Крым, на Южный берег, а уже после войны его вторым домом становится город Ялта, где он проживет свои оставшиеся годы.

«Сразу же после войны, прямо из госпиталя, я приехал в Ялту. Поселился в старом большом доме у самого моря. Ночами, когда начинался шторм,— это было очень ветреное место — окна так дребезжали, что становилось не по себе».

Наша комната,
Словно каюта:
Из окна только глянешь вниз, -
Море волны вздымает круто,
Разбивая их в клочья, вдрызг.

В Ялте началась настоящая литературная жизнь. После войны Никаноркин решает полностью посвятить себя творчеству. Благодаря своей литературной деятельности он станет известен, как писатель и поэт, член Союза Писателей России и Украины, а его дом будет по-настоящему творческо-поэтическим, двери которого будут открыты для многих именитых писателей и поэтов, которые окажутся в Ялте.

«Не представляю своей жизни без Крыма, хотя я родился и провел юность в донецких степях. Эта земля кровно близка мне.
Здесь я воевал, высаживаясь с десантом на керченский берег, был ранен, а позже, после войны, Крым приютил меня, врачевал, дал крышу, хлеб и виноградную гроздь. И еще щедро одарил: раскрыл величие, радостную красоту моря и гор, ввел в свою бурную многовековую историю, помог встретиться с интереснейшими людьми.Здесь написаны мои лирические стихи, рассказы, очерки».

Особо тесное творческое сотрудничество было у Анатолия Никаноркина с поэтом Луговским. Луговской первый оценил литературный задаток молодого крымского поэта. Если Нику Турбину выпустил в свет, как нового поэта, Евгений Евтушенко, то Анатолия Никаноркина, бесспорно – Владимир Луговской. Первая встреча случилась летом 1949 года, когда Луговской отдыхал в Ялте.

«Луговской жил на втором этаже, в угловой комнате. Я осторожно постучал.
- Заходите, - ответил мне басистый, дружелюбный голос.
Поэт сидел за письменным столом. Крупный, загорелый, с орлиным профилем и мохнатыми бровями, он был по-мужски красив.
Стихи принесли, - сказал он уверенно, словно заглянул мне в карман, где лежала заветная тетрадка. Я нервничал - ведь это был первый настоящий поэт, перед которым я открою самое сокровенное. Луговской, понимая мое состояние, чуть заметно ободряюще улыбнулся.
- Приступаем... Читайте.
Я читал свою военную поэзию, стихи о родном Донбассе и Черном море. Слушал он внимательно, удачные стихи отмечал кивком головы, если что-то не нравилось, подергивал бровями. В конце заметил:
- Лиризм есть, чистота… Но дышите вполсилы. Глубже, глубже дыхание, работать всем телом нужно».

Позднее Луговской будет редактором первого поэтического сборника «Родные ветры», изданного в 1953 году.

В 1950 году Анатолий Игнатьевич знакомился с Людмилой Владимировной Карповой, которая становится его женой.

8 мая 1951 года в семье Никаноркиных рождается дочка Майя. Ее назвали в честь жены Владимира Луговского Елены Леонидовны, которая была известна под творческим псевдонимом «Майя Луговская». С семьей Луговских Никаноркины были в близком знакомстве. Эта тесная дружба зародилась в тот момент, когда произошло первая встреча Анатолия Никаноркина с известным поэтом.

Людмила Карпова вспоминает о Луговском: «Луговской тогда был в тяжелом состоянии. Он не был на фронте. Он был поэт, а ведь не каждый же поэт может стрелять. Вот он не мог. Это была, конечно, черная дыра в его биографии. Ялту он безумно любил. «Ялточка-мамочка» – он так называл ее. И вот когда он приехал в Ялту, то решил здесь покончить жизнь самоубийством. Все так сложилось в его судьбе: тяжело у него было на работе, отношение к нему было после войны уже другое, потому что все приехали с орденами, все такие гордые, а он нет. Анатолий его очень любил, но еще не был с ним знаком. И он однажды узнает, что где-то здесь отдыхает Луговской. Это несложно было узнать в старой Ялте. Здесь все быстро передается друг другу среди поэтов, в газетах печатается. И он узнал, где он живет. Какая-то маленькая подвальная комната. Денег у него не было, и сам он снимал комнату у какой-то знакомой парикмахерши. И когда Толя пришел к нему, он поднял его дух. Как он сам потом говорил: «Толя, ты спас мне жизнь».

Через ялтинский дом творчества писателей прошли многие известные литераторы того времени. Александр Твардовский любил гостить в Ялте. Он высоко оценил творчество Никаноркина и дал рекомендацию, чтобы его приняли в члены Союза писателей.

Тем временем шли годы. Уходили из жизни писатели: в 1957 году умирает в Ялте в гостинице «Крым» Луговской, в 1971 году – Твардовский. Они уходили, закрывая за собой дверь в эпоху, которая отражена в их поэзии, чтобы дать жизнь новым дарованиям, которым только-только предстоит открыть новую дверь в этом длинном коридоре литературной истории.

В стихах Анатолия Игнатьевича не раз упоминается имя поэта Ники Турбиной. За свои годы он успел увидеть, как родная внучка выросла из маленькой девочки во взрослого поэта. На него так сильно подействовали ее ранние стихи, что он даже подражал им в какой-то степени, при этом говорил: «Ну что ты все такие стихи пишешь?! Напиши лучше о солнышке, о цветочках». Но Ника не могла писать иные стихи. Если у многих поэтов в течение всей жизни в зависимости от того, как менялись их взгляды, как взрослел их разум с годами, менялись и сами стихи, то у Ники они на всю жизнь остались с тем неповторимым оттенком, который предает им столько глубины и серьезности, что было свойственно ей одной.

Есть на свете внучка Никуша,
Любит птиц она и зверушек,
И ответно любят Никушку
Хомячки, ежи и кукушки.
Мотыльки синих звезд
Ей приятны до слез,
Спать не хочет каприза-Ника:
- Баю-баюшки. Тихо. Без крика.

Сама Ника любила и гордилась своим дедушкой.

«Дедушку любила и люблю. Молодой хирург, он прямо с институтской скамьи оказался в самом пекле Керченского сражения за Эльтиген в сорок третьем году. В этом десанте почти все погибли. Он так и назывался: «Трагический, отвлекающий». Горжусь своим дедом. Его книга о десанте «Сорок дней, сорок ночей» - классика».

Анатолия Никаноркина не стало 4 июня 1994 года. Несмотря на то, что он был в военные годы врачем и в течение всей жизни очень следил за своим здоровьем, все же оно отписало ему только 73 года жизни. Во время войны Никаноркин получил сильную контузию (повреждение легкого), из-за которой впоследствии страдал постоянной бессонницей. Это во многом предопределило его столь ранний уход.

Всего из-под пера Анатолия Никаноркина вышло 16 книг. Это поэтические сборники «Родные ветры» (1953), «Земля моих отцов» (1958), «Листья» (1963), «Воспрянет род людской» (1967), «Беспокойство» (1978), «Стихи» (1986), «Еще одно цветенье» (1988); прозаические произведения «Хирург Пирогов в Крыму» (1956), «Жить не старея» (1959), «Люди подвига» (1963), «Солнечный городок» (1964) «Сорок дней, сорок ночей» (1969, 1974, 1988), «Крымские этюды» (1979), «Чайки над Эльтигеном» (1981).