Адмиралъ. Драма О Прощёлканной России. Эпизоды Ix-Xii С Эпилогом

Эпизод девятый. Тылъ. Госпиталь. Сестры милосердия красят ногти в ординаторской. Среди них Лиза Боярская без шляпы, но в образе.
Сестры милосердия, Лизе, завистливо: А верно ли болтают, будто у вас с Ихтияндром Квасиличем амор?
Лиза Боярская: Истинный крест! Он меня во втором эпизоде знаете как страстно лобзднул? Даже в киноверсию не вошло.
Сестры милосердия, цинично: Как же-съ, лобзднул. На спор, небось.
Голос за кадром: Раненых офицеров привезли!
Лиза Боярская, патриотически: Господи, да когда же кончится эта кровавая, бессмысленная война. (решительно вешает на дверь табличку «Обеденный перерывъ»).

Ставка Адмирала. Утверждение стратегической доктрины белогвардейского движения. За столом цвет белого офицерства, густо увешанный аксельбантами, а также заграничные интервенты и министр по делам внеземных цивилизаций господин Пепелацевъ. Во главе стола – собственно Адмиралъ. Судя по мученической гримасе, он пытается мыслить стратегически.

Адмиралъ, стратегически: Подведем итоги, господа. Ключевые положения нашей внутренней политики, а именно - «Съ Богомъ» и «Заграница нам поможет», остаются неизменными.
Заграница: О, йя-йя. Ми хотеть золото-бранзулетки и Кемска волость.
Адмиралъ: Ручаюсь честью, как только наши казаки войдут в Москву…
Заграница, без малейшего акцента: Тогда деньги вперед!
Адмиралъ, игнорируя заграницу: Также, в целях усовершенствования наступательной тактики генерала Каппеля, приказываю немедля снабдить все полковые орекстры валторнами за счет золотого запаса. Дополнительно, для укрепления боеспособности, увеличить суточную норму благодарственных молебнов до четырех на дню.
Министр по делам внеземных цивилизаций: Вношу попутное предложение вернуть планете Марс ее естественный зеленый цвет. До каких пор проклятые большевики…

Его пламенная речь грубо прерывается диким воплем какого-то непричесанного хрена.

Какой-то хрен, возбужденно: Шухеръ, господа! Красные на окраинах города! Все в Иркутскъ!
Все: В Иркутскъ! В Иркутскъ! (убегают, едва не сбив с ног подоспевшую Лизу Боярскую в шляпе и в образе).
Адмиралъ, меланхолически: Какая жалость. А ведь у меня еще столько идей.

Вокзалъ. Перронъ. На перроне Лиза Боярская в шляпе и в образе. Вокруг вагоны, суматоха и кошмары неорганизованной эвакуации. В общем шуме Лиза Боярская справляется о стоимости места в штабном вагоне, узнает расценки и густо краснеет.

Голос за кадром: Раненых офицеров привезли!
Лиза Боярская, мстительно: Подите нафигъ. Я уже в шляпе! (призывно семафорит подошедшему Адмиралу. Зрительный зал замирает в предвкушении Сочного Поцелуя).

Адмиралъ, с чувствомъ: Все хотел спросить, Анна Васильевна: почему муж у вас Тимирязев, а вы – Лиза Боярская?
Лиза Боярская, с придыханием: Три тысячи чертей, Хабенский! Пипл заждался Сочного Поцелуя, а он допросы устраивает!
Адмиралъ, сконфуженно: Будьте моей навек! (сочно целует Лизу Боярскую куда-то ниже шляпы. Под рыдания зрительного зала Лиза Боярская удовлетворенно дрыгает ногами в объектив).

Эпизод десятый. Снега. В снегах Каппель (он Безруков). По заботливо проторенной в снегахъ дороге Каппель поспешает на выручку Адмиралу.

Каппель, привставая в стременах: Нну-съ, на сколько мы отклонились от курса?
Начальник штаба, сверяясь с картой: На двадцать пять километров, господин генерал. Что с учетом погодных условий, скорости марша и погромов ночных супермаркетов гарантирует нам опоздание на пятнадцать суток.
Каппель, задумчиво: А больше нельзя?
Начальник штаба, пожимая плечами: Да легко. Можно, к примеру, форсировать на подручных средствах ближайшую водную преграду. Правда, в двух километрах отсюда находится мост…
Каппель, кровожадно: Къ черту мостъ! Всем форсировать водную преграду! (пришпоривает коня, проваливается в полынью, отмораживает лошадь и ноги).
Белое офицерство, восхищенно: Он фаталистъ!
Лошадь Каппеля, сумрачно: Он идиотъ.
Константин Хабенский, обиженно: Эй! Это была моя прорубь!
Режиссер, утомленно: Твоя будет в Иркутске. Это я так, публику разогреть.
Константин Хабенский, бубнит: Теперь все скажут, что я работаю под Безрукова.
Режиссер, нравоучительно: Пойми, деревня, это символический момент. Он как бы говорит нам: история повторяется. Сначала как фарс, потом как трагедия. (задумывается) Или наоборот (заботливо поправляет грим на Каппеле, который, сидя на снегу, примеряет сухие сапоги).

Каппель, придирчиво: Нет, корнет, ваши мне не подойдут. У вас сорок второй размер, а у меня сорок один с половиной. А у вас, поручик, извините, грибокъ. А у вас кожа не той выделки. Чо я, в натуре, один лох на все белое офицерство - кирзу топтать?
Режиссер, певуче: Сережа! Не выходи из образа.
Каппель, многозначительно: Да, да, вотъ такъ, въ носкахъ, и пойду! Отморожу ноги, чтоб интенданту стало стыдно!

Крупным планом – породистое лицо интенданта. Это белогвардейский интендант, дворянин в седьмом колене. Ему мучительно стыдно. Шатающейся походкой он идет въ снега и стреляется. Терпеливо дожидавшийся этого момета адъютант Каппеля стаскивает с интенданта сапоги. Сапоги не подходят. Под сочувственными взглядами штабных Каппель перематывает ноги вафельными полотенцами.

Лошадь Каппеля, отряхиваясь, ядовито: Это называется „ни одно животное не пострадало”.

Сибирь. Поездъ. В поезде Адмиралъ, конвой, белочехи и белофранцузы. Также в штабном вагоне замечена Лиза Боярская без билета, но в шляпе.

Контролер, укоризненно: Гражданочка! Вы разве не знаете, почем проезд в штабном вагоне?
Лиза Боярская, вспыхивая: Подите къ черту. У меня теперь проездной (хлопает дверью купе, за которой ее дожидается Адмиралъ).
Адмиралъ, съ чувствомъ: Какъ долго я ждалъ этого момента!
Зрительный зал: Ыыыыы! (пускает слюни в ведерки с попкорном)
Лиза Боярская, кокетливо: Какого именно, Ихтиандр Квасильич?
Адмиралъ, съ чувствомъ: Когда можно будет елку наряжать. Вотъ, глядите-съ, у всех конвойных темляки с шашек отодрал. (вдохновенно вешает темляки на елку, которая стоит на рояле в углу купе. Помимо темляков, на елке замечены снарядные гильзы, обрывки наглядной агитации и патроны, без которых так прекрасно обходится Каппель).

Под монотонный стук колес Лиза Боярская тоскливо смотрит на счетчик, отмеряющий расстояние до Иркутска.

Эпизод одиннадцатый. Снега. По снегамъ, в папахе, но без валенок, тащится Каппель. За ним трусцой бежит начальник штаба.

Начальник штаба, задыхаясь: Господин генерал! Умоляю, наденьте валенки.
Каппель, стуча зубами: Не могу. Я слово дал.
Начальник штаба, в отчаяньи: Какое слово, господи?
Каппель, возвышенно и печально: Ноги отморозить.
Начальник штаба, молитвенно: Владимир Оскарович! Родненький! Ну, ради России!
Каппель, торжественно: Вот ради неё, родимой, и отморожу (валится въ снега).

Поездъ. Штабной вагонъ. В вагоне Лиза Боярская и Адмиралъ. Они играют в ладушки на жесткой купейной полке.

Лиза Боярская, тоскливо: Ихтиандр Квасильич! Триста километров до Нижнеудинска, а мы с вами так и не потанцевали. Я не то чтоб напрашиваюсь, но зрители не поймут.
Адмиралъ, удрученно: Так ведь негде, Анна Васильевна. Тесно тут у нас.
Лиза Боярская, злобно: Ну еще бы. Плохому танцору, как говорится… (с ненавистью глядит на счетчик, отмеряющий расстояние до Иркутска).

Сибирь. Музей деревянного зодчества, символизирующий патриархальность быта и соборность духа. В музее Каппель, символизирующий Маресьева, и седенький докторъ, символизирующий нелегкую судьбу провинциальной интеллигенции.

Каппель, слабым голосом: Доктор, а я точно помру?
Докторъ: Помрешь, голубчик, помрешь (дезинфицирует Каппеля снаружи).
Каппель: Даже раньше Хабенского?
Докторъ: Раньше, голубчик, раньше (дезинфицирует Каппеля изнутри).
Каппель: Доктор! А наркоз будет?
Докторъ: Что вы, голубчик. Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается. Ну-съ, начнем, помолясь (молятся, символизируя моральную чистоту).
Каппель, невнятно: Скажите, докторъ… А на лисапете ездить я смогу?
Докторъ, ассистентам: Да заткните же его кто-нибудь (под нечеловеческую музыку пилит Каппеля ржавой ножовкой по металлу, символизирующей бессилие науки перед Судьбой).
Хабенский: Гыы, безногий Безруков.
Режиссер, ядовито: Не-смеш-но, Костя. Не-смеш-но.

Поездъ. Штабной вагонъ. В вагоне белофранцузы и белочехи прессуют Адмирала насчет бранзулеток.
Адмиралъ: Вы жалкие, ничтожные личности. Нате, ешьте мое мясо, пейте мою кровь (рвет на груди батистовую тельняшку).
Белофранцузский генерал, сконфуженно: Зачем же так, Ихтиандр Квасильевич. Мы гарантируем вам полную неприкосновенность.
Адмиралъ, оперативно: И шенгенскую визу!
Белофранцузский генерал, удивленно: Вы хотите покинуть Россию?
Адмиралъ, поспешно: Ну, если вы настаиваете…

Сибирь. Снега. В снегахъ, естественно, Каппель. Он верхом, без ног и без валенок. Вокруг Каппеля штаб. Он в шоке.

Лошадь Каппеля: А уж я-то в каком шоке. Но кто меня спрашивает.
Зрительный зал: Гыыы, безногий Безруков.
Режиссер, поспешно: Черный юмор! Так и задумано!
Начальник штаба, со слезою в голосе: Владимир Оскарович! Я прошу вас!
Каппель, довольно: Видали? Теперь мы точно опоздаемъ (едет в ближайшую деревню, умирает в корчахъ. Зрительный зал меланхолически жует попкорн).

Эпизод двенадцатый. Иркутскъ. Штабной вагонъ. В вагоне делегаты Иркутского политсовета торгуются с интервентами насчет Адмирала. Они в онучах, армяках и косоворотках.

Иркутский политсовет, вытирая руки о скатерть: Такшта вона оно што, граждане буржуазные империалисты. Меняем, значится, его сковородие господина Адмирала на рельсы от вашенского паровоза (лузгает семечки на паркет).
Белофранцузский генерал, высокомерно: Кескет вулеву. Авек плезир.
Переводчик: И зачем нам ваши рельсы?
Иркутский политсовет, с пролетарской прямотой: А затем, что паровозик ваш без рельсов не ехает. Не ехает, значится, паровозик-то (сморкается в портьеру).
Белофранцузский генерал, задумчиво: Вулеву лямур де труа.
Переводчик: Вы ставите нас в неловкое положение. Мы гарантировали господину адмиралу неприкосновенность личности.
Иркутский политсовет, шаркая онучами: Да нешто мы нехристи какие, в личность стрелять? Шлепнем в пузо, в лучшем виде, по-заграничному (вытирает нос рукавом).
Белофранцузский генерал, пожимая плечами: А ля герр ком а ля герр. Комси комса.
Переводчик: Вам с доставкой посчитать или самовывозом?
Иркутский политсовет, с крестьянской лукавинкой: Доставим, барин, доставим. Ужо не сумлевайси (смачно сплевывает на скатерть, уходит. В коридоре его догоняет запыхавшийся Переводчик).
Переводчик, заговорщицки: Слышь, мужики… такое дело… шляпа Боярского, говорю, не нужна? За поллитру уступлю.
Иркутский политсовет, проницательно: Видали мы вашу шляпу. Свят-свят (истово крестится на стоп-кран, демонстрируя неоднозначность политической ситуации в России времен гражданской войны).
Лиза Боярская, за дверью адмиральского купе: Хамы!
Иркутский политсовет, деликатно выламывая двери: Барышня, Адмирала позови.
Лиза Боярская, заслоняя Адмирала грудью: Он сегодня не выйдет. Он наказан.
Иркутский политсовет, не впечатленный грудью: Адмиралъ! Выходи! Выходи, подлый трус! (ломает рояль в углу купе).
Адмиралъ, с верхней полки, с достоинством: Оставьте инструмент в покое. Я выхожу.
Лиза Боярская, в шляпе и в образе: Я с вами, Ихтиандр Квасильевич!
Иркутский политсовет, злорадно: Сожалеем, гражданочка. Никак невозможно.
Лиза Боярская: Да как вы смеете! Да я… да я… да я ранена на колчаковских фронтах!
Иркутский политсовет, саркастически: С полки, штоль, свалилась? (прячет в карман серебряные ложки).
Лиза Боярская, храбро: А еще, чтоб вы знали, я его жена!
Адмиралъ, поспешно: Походно-полевая! То есть, гражданская.
Иркутский политсовет, мстительно: Однем словом, буржуазный пережиток и бытовое излишество.
Хабенский, утомленно: Слышь, Боярская. Ты давай вали уже из кадра со своим крупным планом. Счаз моя очередь и вообще. Где тут у вас прорубь? (уходит, сопровождаемый Иркутским политсоветом. Лиза Боярская, в шляпе и в образе, преследует их на крейсерской скорости).

Следует пятнадцатиминутная врезка из художественного кинофильма «Титаник», символизирующая масштабность трагедии и одновременно существенно экономящая бюджет. Американский специалист по спецэффектам кусает локти. До такого он своими американскими мозгами не допетрил бы никогда.

Зрительный зал, жуя попкорн: Это ж надо – айсберг в проруби. От проклятое большевичье.

Эпилогъ. Хренадцать лет спустя. Мрачные интерьеры орденоносной киностудии "Мосфильм", где в нечеловеческих условиях тоталитарной советской действительности идут съемки художественного фильма «Война и мир».
По съемочной площадке, непринужденно поигрывая маузерами, шляются ассистенты в штатском. Они проверяют статистов на предмет наличия связей в белой эмиграции.
В кадре, иллюстрируя немеркнущую истину о детях гениев, Федор Бондарчук в роли Сергея Бондарчука и Лиза Боярская в роли Боярского.

Бондарчук, шипит: Лиза, это смешно. Это низко! В «Войне и мире» не было никакого Боярского! (выпихивает Лизу из кадра. Статистам, повелительно) Вальс!

Под колючими взглядами ассистентов в штатском перепуганные статисты неуклюже вальсируют, демонстрируя пролетарское происхождение в третьем колене.

Бондарчук, ассистентам, страдальчески: Товарищи! Ну неужели у вас в застенках не осталось ни одного завалящего гаспаряна? Ну не могу же я снимать в «Войне и мире» эти колхозные рожи!
Ассистенты, посмеиваясь: Сымешь, родной. Куда ты денисси. Тут одно из двух: или ты сымешь, или тебя повесють. (уходят, скрипя кожанками и символизируя идеологический гнет).
Бондарчук, помрежу, мученически: Вот, пожалуйста. Всю жизнь мечтал снимать трэш-хоррор в Америке, а снимаю нудную толстовщину в Этой Стране.
Помреж, пророчески: Крепитесь, товарищ Бондарчук. Может, хоть сын ваш, Федор, при демократии творчески реализуется.

Их разговор прерывает какая-то возня на заднем плане. Взоры присутствующих устремляются к источнику шума. Это Лиза Боярская, отсидевшая тридцать лет по статье УК «Платоническая связь с руководителями Белого движения в особо извращенной форме». Она в гриме, в шляпе и в образе.

Лиза Боярская: Да я! На колчаковских фронтах! Да вы знаете, почем там был проезд в штабном вагоне?
Бондарчук, восторженно: Товарищи, это же гениально. Где я еще найду такое лицо? (экстатически бьет фужеры с шампанским на сдачу от гонорара мириканського специалиста по спецэффектам. Под звон хрусталя певица Вика Цыганова исполняет старинный белогвардейский романс «Сентраль де Вольдемар, этапом до Шабли»).