Парадоксы России

Парадоксы России или почему  Россию не понять – общее место. Но в нынешней ситуации с Украиной мне действительно многое непонятно. Я не могу доверять нашим СМИ, бесконечно вещающим о военных действиях на Украине, настолько бесконечно, что война становится или кажется какой-то банальной и виртуальной.

Не уверена, что правдиво ситуацию освещают и украинские журналисты. Потому что, правда - у каждого своя. И всегда можно найти аргументы в пользу одной или другой позиции. Это истина – одна на всех, но до нее надо еще докопаться, что в настоящее время - невозможно.

Недавно прочитала, что по этому поводу думает Познер - все предсказуемо,  он мог бы и не озвучивать свою точку зрения, потому что и так понятно, на чьей он стороне. Не предсказуемой оказалась позиция дочери, которая знает что-то такое об этой войне, чего не знаю я, и яростно защищает противоположную сторону.

В такой ситуации теряюсь, потому что у меня дефицит информации. Кто-то, как ему кажется, владеет чем-то таким, что дает ему право яростно  доказывать свою правоту. Но у тех, кто отстаивает иную точку, тоже есть своя правда и я с их аргументами тоже не могу не согласиться.

Уважаю и люблю Дмитрия Быкова, который по ту сторону баррикад, но не меньше уважаю и люблю  Захара Прилепина, который говорит о том, что в последнюю четверть века мучало многих, в том числе и меня. Это те, кто в девяностые с лихвой хлебнул голода, безработицы и унижений от наших «партнеров».

Это те, кто с удивлением наблюдал, как, буквально на глазах, перерождалась Россия. Как деньги стали мерилом всего, как образование, медицина и культура становились всего лишь услугами, за которые надо платить, хотя никакой гарантии, что учителя предоставят качественные услуги, а врачи действительно вылечат, а не залечат, никто не давал.

Зато постоянно  шли разговоры о том, как мало они получают, как будто когда-то деньги в этих вопросах что-то решали. Это те, кто пережил крушение идеалов, которые быстро  замещались на противоположные. Это те, кто наблюдал, как из культурной и читающей нации страна  становилась бескультурной, но сытой и довольной, впадающей в потребление и ненасытность как в кому.

Конечно, это не вся правда, но думаю, что то большинство, которое сегодня поддерживает Путина в ситуации войны с западом (а не с Украиной), во многом отыгрывают унижения, которые Россия испытала в девяностые и двухтысячные. Они не поддерживают его внутреннюю политику, коррупцию и беспредел политической и прочей «элиты». Это разные вопросы, но выливаются они в те самые 80% «за».

В китайском этикете есть правило: главное - не потерять лицо и никогда не давать потерять его своему партнеру. Сохранить лицо России не дали. За это сегодня расплачиваются все, в том числе и Россия, которая позволила «партнерам» не дать сохранить ей лицо и в одночасье из сильной и могущественной стала ничтожной и варварской. Именно за потерю лица сегодня приходится платить всем. И Украина здесь просто попала под раздачу...

И потому позиция Захара Прилепина  мне ближе, чем позиция Владимира Познера.

Захар Прилепин с детьми

 

Будущее точно рискует кого-то из нас переехать катком

 

Мой товарищ, известный и невероятно талантливый музыкант — русский, взрослый, разумный - пишет мне, что у него депрессия. "Отчего?", - спрашиваю.

 

Он говорит: "У меня исчезла вера в то, что страна моя будет жить по-человечески". Пишет, что в девяностые у него была огромная надежда, и эта надежда не погибала все «нулевые».

 

Он верил, что наша страна встала в общий хоровод со всеми остальными «цивилизованными странами», и хотя место её по-прежнему оставалось не самым завидным, однако жизнь тогда хотя бы имела краски: розовые, голубые, жёлтые, яркие, радужные.

 

И только сегодня он ощутил, что мы выгнаны из хоровода прочь. Что мы стали отбросами и ничтожеством мира, что выхода не предвидится. Нет, пишет он, вера, что, цитирую, «эволюция победит» осталась - но, огорчается он, «я боюсь, что не доживу до этого».

 

Какой парадокс.

 

Я и подобные мне — все мы жили девяностые и «нулевые» в ощущении распада почвы, в непрестанной тошноте. Мы почти потеряли надежду. Там были разноцветные краски — но всё это разноцветье выглядело так, будто кого-то вырвало нам под ноги.

 

Нас воротило от того хоровода, в который нас увлекли на правах бедного, глуповатого, начудившего и не раскаявшегося даже не родственника, а соседа.

 

Нам казалось, что этот тоскливый позор никогда не кончится. Мы никуда не собирались уезжать отсюда и знали, что будем жить здесь вопреки всему — просто нам выпала такая жизнь и другая могла не настать.

 

Чувство причастности к своему народу - «где он, к несчастью был» - спасало.

 

Совсем недавно у нас появились смутные надежды, что всё произошедшее за четверть века было не напрасно. Тысячи слов, которые мы прокричали на митингах, наше, против большинства и вопреки всему, юное брожение в 91-м и в 93-м, наши товарищи, убитые в Приднестровье и в Чечне, наши соратники, сидевшие во всех тюрьмах обновлённой России, наша площадь Революции, наша страсть к прошлому удивительной нашей Родины.

 

У нас появилась надежда.
А у них пропала.

 

Удивительно, но во всём остальном мы с этим музыкантом и с подобными ему — схожи. Нас радуют одни и те же книги, одни и те же фильмы, мы ходим на одни и те же выставки и любим одну и ту же музыку.

 

В своё время Синявский писал, что у него были только «стилистические разногласия» с Советской властью.

 

Нынче всё наоборот. С нашими оппонентами, живущими в своей иллюзорной, на наш вкус, «эволюции» - совпадения у нас только «стилистические».

 

Мы обладаем общим культурным кодом. Во всём остальном мы противоположны. Диаметрально!
Что им хорошо — нам смерть. Что нам радость — им депрессия.

 

«Я выйду в городе солнца, / Мне ноги лизнёт волна. / А ты возвращайся в свой Углич / И живи одна», - поёт мой товарищ.

 

Углич — наш дом, мы к нему привыкли. Уж не знаем, где ваш город солнца и кто вас там лизнёт.

 

...Только что встретил этого товарища на просторах Сети. Там вывесили новость о том, что РПЦ наградила главу КПРФ. Товарищ написал: энтропия абсурда зашкаливает.

 

Я вяло съязвил: венчание однополых людей в храме — тоже часть энтропии абсурда, или нет? Что он ответил, я не посмотрел.

 

Все эти разговоры идут по инерции. Нам не о чем объясняться. Так же могут пытаться договориться рыбы и пауки, кроты и дельфины.

 

У нас, да, общие песни - но разная страна.
Одни и те же любимые писатели — но иначе настроенные рецепторы.
Наш символ веры состоит из слов, отрицающих их символ веры.
Их наряды нам кажутся вывернутыми наизнанку, а их речь о самом главном — речью о самом вздорном.

 

Когда я писал «К нам едет Пересвет» - они читали: «К нам едет дикобраз».

 

Их депрессия — для нас только слабый повод пожать плечами. Они же нашу депрессию в упор не видели, а если видели — то вообще не понимали, о чём мы грустим: «радоваться надо».

 

Быть может, мы жили в одном прошлом, которое видели по-разному, но будущее точно рискует кого-то из нас переехать катком.

 

То, что придёт ещё позже, быть может, примирит нас — но это уже не будет иметь не малейшего значения.

 

В России живут сотни народов, и уживаются тысячу лет. Но в том смысле, о котором я говорю сейчас, у нас две расы.

 

Эти две расы - иной крови. Разного состава.
Когда мы выплываем — они тонут. Когда они кричат о помощи — мы не можем их спасти: нам кажется, что мы тащим их на поверхность, а они уверены, что топим. И наоборот: пока они нас спасали — мы едва не задохнулись.

 

Нам больше нечего обсуждать.
Я не хотел бы ещё раз говорить об этом. Я просто собираю рядом тех, кто думает так же, как мы, спасается так же, как мы и молится о том же — о чём молимся мы.

 

Вернуться бы в Углич — он и есть город солнца.

 

Захар Прилепин