Мыслитель И Первый Узник. Часть 2
Максим Грек родился в Албании, в греческой аристократической семье очень образованных родителей. Отец самостоятельно занимался с мальчиком, перед самой смертью завещал ему продолжить образование в Европе и обязательно посетить Афон. Продав отцовское имение, Максим отправляется сначала в Париж, где учится у знаменитого в то время грамматика грека Иoaннa Лacкapиca, друга его отца, изучая богословие, философию, историю, словесность, древнегреческий и другие языки, становится образованным человеком.
После Франции Максим отправляется в Италию, где знакомится с Дж. Савонароллой. Горячая проповедь итальянца откликается в его душе желанием посвятить себя Богу, и Максим (тогда еще Михаил) уходит в доминиканский католический монастырь с желанием стать монахом. Но нравы католического монастыря его не вдохновляют, и он принимает решение принять православие: уезжает на Афон, становится монахом Максимом и 10 лет читает древнейшие рукописи, которыми славится афонская обитель, становится крупным богословом.
Когда к афонской братии обратился русский князь Василий III, Максим Грек оказался самым подготовленным для этой миссии, Василий III хотел разобраться в богатой греческой библиотеке, оставшейся от матери – греческой царевны Софии Палеолог. Библиотека пролежала без движения 100 лет, никто до нее не дотрагивался, тем более не переводил, потому что знатоков греческого в России просто не было. Первым, предпринявшим попытку разобраться в этих рукописях, был Великий князь. Кроме того, он хотел исправить все богослужебные книги, в которые, в силу неграмотности переписчиков, вкрались многие ошибки.
И хотя Максим не знал русского и церковно-славянского языков, его талант к языкам позволял надеяться на быстрое их изучение. Так Максим Грек оказался в России. Здесь его поразило удивительное и богатейшее собрание греческих книг в библиотеке князя: там были такие рукописи, которых не было даже в Греции и Италии, мертвым грузом лежали книги, которые не были переведены даже на славянский, не говоря уже о латыни. Максим стал знакомиться с рукописями и предложил начать перевод на церковно-славянский с Толковой Псалтири, наиболее часто используемой в богослужении.
За 1,5 года (с 1518) Максим Грек выполнил всю работу, для которой направлялся. В письме, сопровождавшем перевод Псалтири, Максим не исключал наличие ошибок из-за недостаточного знания им русского и церковно-славянского языков, что потом ему и вменилось в вину. Началась трагедия, обернувшаяся для Максима Грека и всей русской истории одной из самых жестоких и позорных страниц.
Помощников, которые приехали с Максимом, отпустили обратно на Афон, выдав им достойное вознаграждение, а его, показавшего себя высокообразованным и просвещенным, Великому князю отпускать не хотелось. Ему давали все новые и новые переводы, которые он с усердием выполнял. Так появились на Руси не только перевод Псалтири, снабженный многими примечания об авторах толкований, но и Деяния Апостольские, перевод толкований на Евангелия, были исправлены многочисленные богослужебные книги, изобиловавшие ошибками и опечатками.
Максим Грек стал первым ученым, начавшим масштабную работу по справе книг, богослужебных и богословских. И первый же опыт в неграмотной, умственно неразвитой и темной стране, нуждающейся в просвещении и просвещенных людях, обернулся трагедией. В XVII веке, патриарху Никону, одному из самых значительных церковных деятелей, продолжившему дело книжной справы Максима Грека, это стоило многолетнего заточения в монастыре, откуда он слезно и униженно просил царя Алексея Михайловича вернуть его на служение. А для церкви исправление богослужебных книг обернулось старообрядческим расколом, от которого до сих пор она не оправилась, хотя формально примирение состоялось.
Причина такой непримиримости все та же: косность, нежелание идти на диалог, жестокость в подавления инакомыслящих и, как реакция, исход из церкви лучших и наиболее преданных православию людей, самосожжения, ссылки в Сибирь, уничтожение несогласных огнем и мечом.
Кстати, надо сказать, что старообрядцы почитают Максима Грека как своего святого. Думаю - как своего собрата по несчастью. Книжную справу Максиму еще не раз припомнят и обвинят в ошибках, которые он сделал по плохому знанию русского и церковно-славянского. Он от них и не отказывался, а объяснял, почему это стало возможным.
В первое время князь его любил, благоволил, так же, как и тогдашний митрополит Варлаам. Но смена церковной власти, которая привела на митрополичью кафедру раболепного и властолюбивого Даниила, изменила ситуацию. Произошло это в связи с вопросом о расторжении брака Василия III c бездетной Саломонией Сабуровой и желанием князя вступить в новый брак. Максим Грек резко осудил Великого князя. В то же время инок Максим отказался переводить по просьбе новопоставленного митрополита историю блаженного Феодорита, в которой было много писем в защиту Ария, что, по мнению Грека, могло смутить народ.
Тут ему припомнили все: и стремление уехать на Афон, что заставляло Максима входить в отношения с турецким послом; и справу книг, которую многие почитали посягательством на древнюю старину; и выступления против землевладения монастырями, что воспринималось как посягательство на святыни; и его отрицательное отношение ко второму браку Великого князя, и резкое осуждение развода; и выступления против суеверий и нравственных недугов общества; и непризнание законности возведения митрополита Даниила на кафедру без согласия Константинопольского патриарха; и его дружбу с несогласными.
Словом, за ним установили слежку, заточили в темницу, а потом созвали Собор из числа духовных и мирских властей, осудивший и сославший его в тот самый монастырь, из которого был выходцем митрополит Даниил.
Условия его содержания были настолько жестокими, что в первые дни Максим Грек падал в обморок, его морили голодом, холодом, черным дымом, смрадом, ему запретили читать и писать, к нему никого не допускали. Шесть лет он провел в маленькой клетушке без окон, во вражде иноков монастыря, не выходя на улицу, ни с кем не разговаривая и ничего не зная о том, что творилось в мире.
Через шесть лет над ним учредили новый суд: созвали Собор уже только из одних духовных лиц, которые предъявили ему те же обвинения. Максим сломался: он вел себя униженно, просил прощения, плакал, каялся, просил, чтобы его хотя бы перевели в другой монастырь. Его перевели в Тверской Отрочий монастырь, не сняв с него церковного запрета на причастие. Здесь ему ослабили тяготу заключения: разрешили читать и писать, наместник монастыря очень полюбил его, часто приглашал к себе. Там и началась его настоящая просветительская работа.
Потом были еще прошения к властям отпустить его на Афон, но на это уже не реагировали, все занимались своими внутренними проблемами, было не до чужестранца. Вернулись к нему, когда умер Василий III и Даниил, разрешив ему, после 13-летнего запрещения, ходить в церковь и причащаться.
Еще через шесть лет за него вступились восточные патриархи – Константинопольский и Александрийский - прося отпустить Максима Грека на Афон. Но власти, боясь, что инок слишком много знает о православии в России и церковных нестроениях, расскажет об этом, и его опять не отпустили.
Наконец после 25-летнего заточения боярам и настоятелю Троице-Сергиевой Лавры удалось уговорить Ивана Грозного перевести Максима в Лавру, где у него открылся дар пророчества и, спустя пять лет, он мирно почил в Бозе. Почти сразу начались на его могиле чудеса, в народе его стали почитать как святого, хотя церковь прославила его в лике святого только в 1988 г., а в 1996 г. были обретены его мощи, которые и находятся до сего дня в Лавре.
Так относительно счастливо закончилась история с Максимом Греком, длившаяся почти 500 лет. Но самое страшное в этой истории то, что она дала властителям образ расправы с неугодными, свободными и непокорными. Максим Грек был не только первым мыслителем, философом, богословом, творившим на русской земле, но и первым узником церковной и светской власти, объединивших свои усилия против несогласного.Потом таких как Максим было много…
В тексте идет речь об афонском монахе, приглашенного князем Василием III в Россию для перевода книг библиотеки, составленной матерью Василия III, Софией Палеолог. В России в то время не было ни одного человека, знавшего греческий язык, а Максим Грек был по уровню подготовки равен Григорию Паламе. Такого просвещенного человека на Руси не было и его образованность стала камнем претконовения, поскольку в свете просвещения стали видны все нестроения русской православной церкви и жизни князей.
Эпизод из истории астрофизических открытий "на кончике пера", героями которого являются Виктор Амбарцумян, Субраманьян, Чандрасекхар и сэр Артур Эддингтон.
В тексте идет речь об афонском монахе, приглашенного князем Василием III в Россию для перевода книг библиотеки, составленной матерью Василия III, Софией Палеолог. В России в то время не было ни одного человека, знавшего греческий язык, а Максим Грек был по уровню подготовки равен Григорию Паламе. Такого просвещенного человека на Руси не было и его образованность стала камнем претконовения, поскольку в свете просвещения стали видны все нестроения русской православной церкви и жизни князей.

Гениальность - врожденный дар или развиваемый с годами талант? От жизнеописания одного из величайших сталинских палачей ген. комиссара гос. безопасности ОГПУ Генриха Ягоды к понятию о человеческой гениальности.
В статье рассказывается о замечательном русском богослове-экзегете Герасиме Петровиче Павском, первом переводчике Священного Писания, русском филологе, столкнувшимся с жесткой церковной цензурой, но не сломавшимся. До конца жизни, даже когда его "ушли на покой", он трудился, став классиком русской филологии.
В статье рассказывается о трагической судьбе одного из самых интересных и замечательных людей России XIX века, духовнике Николая I - Павском. Первом переводчике Библии на русский язык, совершившем подвиг, аналогичный подвигу Иеронима (IV век), основоположнике русской библейско-исторической школы и первом исследователе особенностей русского языка, чьи труды стали классикой и до сегодняшнего дня пользуются неизменным интересом у специалистов- филологов.
Говорят, что в России, чтобы получить признание, надо жить долго или вовремя умереть. Но это не всегда так. Есть имена людей, которые при жизни были настоящими стяжателями Духа Святого и первопроходцами мысли, опередившими современность на несколько десятков лет, но в силу этого непонятые, возбуждавшие зависть у тех кто хотел их если не уничтожить, то унизить; людей, проигравшие в земной жизни, но выигравшие в вечности и истории.
Снежный Барс» - Глеб Агафонов (Об альпинизме, встречах с Ю.Визбором и Снежном человеке)
Вивьен Вествуд и ее экстремальные коллекции - одежды, обуви и аксессуаров. Это явно не стандартные модели.
Иеронимус Босх – очень необычный художник и мало кто из современников может понять его диковинные символы, изображенные в виде животных – кошек, жаб, змей. Но в его картинах есть что-то завораживающее и проникающее в подсознание, даже если не всегда понимаешь изображенное. Его триптих «Страшный суд» - не исключение. Особенно интересно сравнивать его с православной иконой Страшного суда. У Босха движение идет по горизонтали, а не вертикали, и чем выше – тем мрачнее.
Можно ли жить готовыми рецептами, выработанными человечеством, но не пропущенными через собственное сердце, через собственный опыт? Мне очень близко то, как решил этот вопрос Рембрандт в картине «Возвращение блудного сына». Великий мастер, великая судьба и великая философская картина, звучащая как слова Господа «Свершилось». Последняя точка и последнее слово того, кто познал в жизни все и сумевший выразить это в одной единственной - последней - работе – «Возвращение блудного сына»...
В год четырехсотлетия дома Романовых те места, в которых побывала давным-давно, окрашиваются сегодня другой значимостью и другими смыслами, более нагруженными русской историей и русским взглядом. Юная шестнадцатилетняя принцесса из маленького Французского городка, а по сути – немецкого княжества с небольшим городком Монбельяр в центре, решает судьбу России на долгие сто лет. Решает своей ментальностью, духом и воспитанием. Но Россия все-таки берет свое...
Новый творческий подъем у Пикассо опять связан с женщиной – молодой и амбициозной Франсуазой Жило. Сильная, независимая и неординарная она оказалась единственной, которую Пикассо не разрушил. С детства приученная отцом покорять вершины, союз с Пикассо она восприняла как соперничество. Но силы оказались слишком неравны. Его вернула к жизни Жаклин Рок, седьмая муза художника. К тому времени ему было уже за 70. Она сгладила его старость и одиночество.
Во второй части - рассказ о следующих двух периодах художника. Пикассо постепенно отходит от Ольги, выстраивая свой новый мир вдалеке, в новом замке, купленном специально для новой пассии – Мари-Терез Вальтер. От угловатых фигур мастер переходит к мягким округлым формам, которые словно плывут в невесомости. Но после разрыва с женой все рухнуло: он также неожиданно охладевает к своей пассии, как когда-то неожиданно ею пленился. Теперь рядом с ним умная и независимая Дора Маар.
Музей Пикассо, сегодня закрытый на реставрацию, тогда, 1993 году, произвел огромное впечатление, не меньшее, чем музей Орсе. И самое большое удивление было от того, как менялся стиль Пикассо от периода к периоду, от женщины к женщине. Женщина помогала ему разобраться в себе, в понимании внутреннего мира женщины, которая тогда была рядом с ним, обрести новое дыхание. В первой части речь идет о трех музах художника: Фернандо Оливье, Марсель Умбер (Еве Гуэль) и Ольги Хохловой.
Сент-Женевьев-де-Буа – огромный памятник ушедшей навсегда в прошлое России Дома Романовых. Аристократы, доблестные генералы, казаки, юнкера, цвет интеллектуальной и культурной жизни. Чужие там, чужие здесь. Они – нигде. Русское кладбище мысли и воинской чести… Кладбище, настраивающее на философские размышления. И приходится констатировать: история нашей страны такова, что с каждым новым поворотом она падает все глубже в бездну, постепенно вымирая и теряя силу возрождения.
Уникальный музей, собравший все шедевры искусства Франции конца XIX- начала XX века, музей – промежуточный между Лувром и музеем Современного искусства в центре Жоржа Помпиду. Им восхищаются, в него возвращаются, подолгу стоят перед великими полотнами Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Ренуара, Гогена, Писсарро, Анри Руссо, Эдуарда Мане и Клода Моне и многих-многих других величайших художников мира, чьи полотна сегодня стоят миллионы на аукционах.