Разум И Чувство(О Творчестве Художника Владимира Мартынова)

Разум и чувство



Владимир Мартынов получил образование архитектора, занимался графикой и живописью, а затем перешел к искусству новых технологий. Подобная кривая профессиональной карьеры характерна для нашего времени, но оттого не менее драматична, поскольку требует от художника умений, почти противоположных, друг другу. Ведь по своей сути "ручное" творчество основано на непосредственно телесной, прямой экспрессии, в то время как практика new media требует навыков конструктивной манипуляции, интеллектуальной комбинаторики уже готовых форм.

У Мартынова "разум и чувство" не просто сочетаются между собой, они выглядят закономерными стадиями взращивания образа. Его живопись отсылает к графике, по крайней мере ясно показывает, что именно там зарождается образная экспрессия и проращивается художественная идея. И только будучи выпестованной, получив самодостаточную форму, такая идея становится своеобразной архитектурой, инсталляцией. Сегодня и архитектура в собственном смысле слова перестала быть прежней "музыкой в камне", срослась с дизайном и всеми прочими практиками создания современной окружающей среды. Что же до изобразительного искусства, то оно совершенно утратило качество возвышенной замкнутости, став суммой декоративных, стильных предметов, инкрустированных в пространство человеческого обитания. Поэтому теперь искусству, претендующему на глобальную картину мира или хотя бы на существенную оригинальность, требуется самому стать средой, хотя бы виртуальной, метафорически-проектной. Так появляется жанр инсталляции. Этому затертому термину у Мартынова возвращается буквальный, словарный смысл: установка, размещение, монтаж и сооружение. Возвращается как-то сам собой, возможно, даже без специального намерения автора. И в результате возникает особая, метафизическая архитектура. Именно в ней графический микрокосмос получает свой настоящий, макромасштаб, обретает адекватную монументальность и цифровую иллюзорность.

Даже названия проектов последних лет у Мартынова указывают на приверженность их автора идее тотальности то в форме какой-то абстрактной сакральности (Иконы, Тотемы, 2005), то ли в виде всеобщего словаря (Лексикон, 2004), то в образе внемирного, сложно организованного, многомерного пространства (Золото, Лабиринт, 2005). Иногда это только причудливо разделанные коллажные плоскости, успешно пытающие подменить собой стены экспозиционных залов, но затем и пространственные конструкции, которые трансформируют весь его объем, и, наконец, динамические формы, перемешивающие пространство и самих себя в заэкраньи видеопроекций.

Первые образы подобных "космических далей" когда-то были даны Питом Мондрианом и русскими супрематистами, гораздо позже чем-то подобным, только в психо-эротическом горизонте, занимался Владимир Янкилевский. И наконец сходный мир форм и образов совсем уже недавно дала миру литература и кинематограф фэнтези, а еще больше культура компьютерных игр с их вещественной иллюзорностью и кибер-техницистским пафосом. В последнем случае отдельные абстрактные формы лишились почти религиозного символизма, стали деталями фантастической "повседневности", какими-то загадочными составляющими единого механизма-организма. Из старой мечты авангардистов родилась виртуальная вселенная, знакомая теперь любому подростку.

Для визуального искусства эта вселенная и по сию пору остается практически закрытой. Проникать в ее пределы стали лишь искусства new media. Но и в них образ "прекрасного нового мира" кажется чем-то вроде диснеевского путешествия в зазеркалье. У Владимира Мартынова виртуальный космос обретает гораздо большую материальность. Он выглядит более древним и более ритуально-значительным, чем наш собственный мир, но при этом лишен пафоса архаики, пребывая осязаемо современным.
(работы, о которых говорится в статье, выложены в свободный доступ на сайте

http://vladimir-martynov.com/)


Владимир Левашов
31 мая 2005