Спор С Судьбой

Тридцать три года. Можно сказать, что половина жизни уже прожита, хотя, никто из нас, живущих в этом мире, не может знать, сколько ему еще осталось, следовательно, на каком этапе своей жизни он находится. Вчера я получил по почте удостоверение инвалида третьей рабочей группы. На нем изображение моей растерянной физиономии и голограмма с эмблемой человечка в инвалидной коляске. У меня тут же возникла ассоциация с надгробным камнем.  Помимо пары документов в этом конверте лежал так же глянцевый листок бумаги, на котором было пропечатано, то, что государство велит мне делать далее, обещая помочь с едой, жильем и транспортом. Государство желает, чтобы я посетил бесплатных психологов и прочих специалистов, которые помогут мне выяснить, какую специальность мне стоит освоить, дабы продолжить свою трудовую деятельность. Работать на кранах, сварщиком, плотником, штукатуром, грузчиком, вело-курьером, оператором на пищевой фабрике, слесарем подвижного состава, маляром я уже больше не в состоянии. Фактически, я оказался перед тем же выбором, который стоял передо мной восемнадцать лет назад. Тогда я принял решение, которое восемнадцать лет я чувствовал себя не в своей тарелке, как говориться. Окончив девять классов, я решил отправиться в профессионально-техническое училище. Кто-то может сказать, что это был мой выбор, но других вариантов я на тот момент не видел. Мои родители тогда были безработными, за квартиру был большой долг, на мне были чужие обноски, латышским языком я практически не владел, и овладевать им не особенно стремился. Думая о том, чем я буду заниматься в жизни, я совершенно не думал о том, что мне нравится, что меня интересует. Я знал, что если буду следовать своим интересам, то проведу свою жизнь в унизительной нищете. Кому в середине девяностых было нужно искусство, литература, философия, геология, история? Все это было в те времена просто не актуально. Открывались магазины для интимных принадлежностей, прокаты видеокассет с голливудскими фильмами, бойко шла торговля разовым чтивом с лотков на базаре. Были востребованы строители небольших домов, автослесари, водители, продавцы, охранники. Пойти торговать мне просто не позволила та литература, которую я тогда читал, грезя пролетарской революцией, а вот стать пролетарием, я счел не лишним, ведь их воспевали те книги, которые я читал.

Оказавшись в ПТУ, я начал получать представление о том, что такое пролетариат. Та среда сразу восприняла меня, как чужеродный элемент, то есть весьма враждебно. Однако это меня совершенно не образумило. Делая титанические усилия над собой, я каждый день заставлял себя идти учиться вместе с носителями совершенно других ценностей, видя в этом единственный способ как-то выжить. Оказавшись на работе, я уже не сопротивлялся, и всерьез попытался стать настоящим пролетарием, то есть начал пить, курить, тащить с работы, что попадало под руку. Однако, я не смог окончательно отказаться от своих старых привычек, которые были недостойны рабочего человека – таких, как чтение книг, прослушивания непопулярной музыки, долгие прогулки на велосипеде. По этой причине все коллеги в один голос говорили, что мне необходимо жениться, на хорошей и рабочей девушке, чтобы она помогла мне отказаться от этих возмутительных занятий. Два года бывшая жена пыталась отучить меня от этих зависимостей и приучить к регулярному употреблению алкоголя, ношению одноразовой одежды с вещевого рынка и покупке акцизных товаров или тех, на которые скидки в супермаркетах. Ничего у неё не получилось, как и у двух других женщин, как у родственников, у которых я жил в Норвегии. Я менял специальности и рабочие места. Везде были недовольны моим внешним видом и стилем жизни, гастрономическими предпочтениями и пристрастиями в искусстве. Где-то мне сразу говорили, чтобы я убирался подальше, где-то долго и терпеливо намекали действиями на то, что я занимаю не свое место. В Англии меня практически сломали, вставили в рамки, навязали мне свои ценности, сбившиеся в дружный коллектив соотечественники, без которых я не знал, как обойтись. В результате года праведной, по их понятиям жизни, я почувствовал себя очень плохо и стал инвалидом.

И вот, теперь я снова серьезно задумался над тем, что мне делать дальше. Выбор мой теперь ограничен. Я уже не могу ориентироваться в выборе ремесла только скоростью обучения, востребованностью профессии, возможный размер зарплаты. С вершины прожитых лет, я уже вижу, что выбирать работу по этим признакам неосмотрительно, по меньшей мере. Бывали в моей жизни такие моменты, когда работа была совсем не тяжелой в физическом плане, очень даже хорошо оплачиваемой, но заработанные на ней деньги не шли впрок. Даже напротив, их трата приносила только лишние проблемы. Почти в каждую работу я втягивался, рано или поздно она начинала приносить удовольствие, какой бы тяжкой или нервной она ни была. Но это обстоятельство не останавливало меня, когда я уходил. Это говорит о том, что если работа делается с удовольствием и легко, то это еще не значит, что она все время будет приносить удовольствие. Будто киноактер, я воплощался в людей разных профессий и изображал их до тех пор, пока окружающие не начинали верить, что я курьер, слесарь или мастер жалюзи. Вжиться же в образ окончательно  мне никогда не удавалось. Я спрашивал себя о том, что же дальше? Жить, не напрягаясь, в половину силы, совершать на работе действия на автопилоте, ходить на работу знакомой дорогой, получать стабильную зарплату. И это все? Нет, кричал я, кино еще не кончилось, завтра будет новая серия! И тут я срывался с насиженного места и отправлялся в поиск за новым опытом, новыми ощущениями. Кто я и что я, спрашивал я себя порой. Ответа не было, его надо было искать.

Иногда мне становилось так плохо, что я всерьез думал о смерти, о том, что проживаемый день последний в моей жизни. Можно сказать, я советовался со своей смертью, спрашивал у неё, кто же я такой, каково мое призвание. В такие моменты мне хотелось собрать необходимые вещи и ехать на своем велосипеде, куда дует ветер. Я пытался представить, как можно прожить, путешествуя на велосипеде. Пытался научиться рисовать шаржи или играть на каком-либо музыкальном инструменте, чтобы зарабатывать себе на пропитание в пути. Одержимый этой идеей, я ходил на курсы после скучной и однообразной работы. Как назло, ничего не получалось. Я выяснил, что рисунку нужно учиться не один год, как и музыке и на это требуется достаточно много времени для тренировок, а так же курсы стоят не дешево. Потом мне, как заядлому болтуну, который может говорить сутки, не умолкая, предложили выучиться на радиожурналиста. В процессе обучения я так увлекся написанием текстов своих выступлений, что это стало моей привычкой. Я и ранее пытался печатать дневник, стишки, письма на потребу товарищей. Но основное свое время я все же проводил за чтением. А после курсов радиожурналистов, когда я уже с трудом находил в книжном мире что-то интересное для себя, я стал больше писать, чем читать. Со временем я понял, что этим я готов заниматься вне зависимости от того платят мне за это деньги или нет. Окружающие говорили, что уже поздно что-то менять в своей жизни, что её следует дожить, работая на фабрике в Англии, занимаясь любимым делом в свободное от работы время. Я и сам уже смирился со своей участью, но мое тело, словно взбунтовалось против этого и привело меня в то место и в то время, в котором я снова смогу выбрать, свою профессию, вернее дать этой профессии выбрать себя окончательно.

Последней попыткой уйти от принятия этого решения было устройство на работу грузчика в магазин возле дома. Я все еще спорил с судьбой, говоря ей, что у меня нет денег на обучение, что журналисты никому не нужны, что я не так хорошо знаю латышский язык. В общем, отговорок у меня нашлось много, но судьба скрутила меня так, что учиться мне все равно придется. Восемнадцать лет я не мог согласиться с учительницей, которая в девятом классе сказала мне, что рабочий из меня не получится и рано или поздно я все равно продолжу обучение, а потом буду печатать статьи. Что заставляло меня все эти годы с ней не соглашаться? Может быть, это был страх перед публикой, может быть неуверенность в своих силах или нежелание выделяться из большинства. Страшно признаться самому себе в том, что больше всего боишься отсидеть жизнь в кабине крана за станком, на строительных лесах. Мне было стыдно за свою фобию, которые многие считали высокомерием. Неужели всё? С ужасом я спрашивал себя, когда моя жизнь на определенном месте налаживалась. А что ты еще хотел? Спрашивала меня жизнь. Я с ужасом бежал, куда глядят глаза, думая о том, что пусть будет намного хуже, но лишь бы завтра не было таким же, как сегодня. Теперь бежать уже некуда, осталось только признаться в том, что я всю жизнь мечтал стать писателем, какими бы ни казались корявыми тексты, которые я напечатал.